Испанский через поэзию
Vuelve el otoño de Pablo Neruda - Возвращается осень
Возвращается осень |
Vuelve el otoño Un enlutado día cae de las campanas |
Я познакомился с этим стихотворением в юности, в замечательном переводе Л. Мартынова, и с тех пор оно так и осталось для меня любимым творением Неруды. Что привнес переводчик, и что упустил? Поговорим об этом.
Вот подстрочник:
«День в траурной одежде падает с колоколов, как дрожащая ткань неторопливой вдовы. Это цвет, это сон черешен, опустившихся под землю, это столб дыма, что неустанно меняет цвет воды и поцелуев.
Я не знаю, понятно ли это: когда приближается ночь с вершин, когда одинокий поэт из окна слышит бег скакуна осени, и листья растоптанного страха скрипят в его артериях, есть что-то в небе густое, как воловий язык, что-то в сомнении неба и атмосферы.
Все возвращается на свои места: неизбежные адвокаты, руки, масло, бутылки, все признаки жизни: кровати, в особенности, полны кровавой жидкостью. Люди доверяют свои секреты грязным, развратным ушам, убийцы сходят по лестницам, но не в том дело: дело в старом галопе, в старой лошади осени, что дрожит, но длится.
У старой лошади осени красная борода и пена страха покрывает ее щеки, а воздух за ней имеет форму океана и смутный запах закопанной гнили.
Ежедневно опускается с неба пепельный цвет, который должны разнести по земле голубки, веревку, которую вяжут забвение и слезы, время, что долгие годы спало в колоколах, все, старые изгрызенные костюмы, женщины, что видят приход снега, черные маки, на которые посмотрев, умираешь, все это падает мне в руки, которые я поднимаю среди дождя.»
Достаточно беглого взгляда на подстрочник, чтобы убедиться в том, что переводчику удалось сохранить большинство важных деталей и метафор. День – это цвет, сон, столб дыма. Небо неясно, как воловий язык. За осенью следует запах могильного тлена.
Стихотворение Неруды вызвано к жизни сильнейшим сгустком эмоций: так, слово miedo, «страх» повторяется в оригинале два раза (las hojas del miedo, la espuma del miedo), viejo, «старый», четырежды! Эти эмоции неопределенны, их трудно назвать, сам поэт не уверен в том, что будет понят: no sé si se me entiende, «не знаю, понятно ли это». Здесь, кстати, Мартынов позволил себе от имени автора обратиться к читателю – «я не знаю, понятно вам это». Неопределенность подчеркивается местоимениями: дважды называется algo, причем второй раз неопределенность двойная – в сомнении! – “algo en la duda del cielo y la atmósfera”: «что-то в сомнении неба и атмосферы».
Помимо страха, явно или неявно, упоминается кровь: líquido sangriento (кровавая влага) в кроватях, asesinos (убийцы) сходят по лестницам, а у лошади красная – скорее всего, от крови, борода. Изначальное спокойствие (сон, столб дыма) сменяется ощущением приближения развязки (бег осени), страхом смерти, ощущением греха и грязи повседневной жизни.
Но и сама осень меняется! Если в начале стихотворения поэт слышит бег (в переводе – «топот») статного скакуна (corcel) осени, к концу скакун превращается в старую лошадь (viejo caballo). Образы финала стихотворения не просто печальны: они возвышены до апокалиптического отчаяния, когда поэт воздевает руки к небу, с которого падают черные маки-убийцы, ветхие одежды и женщины, наблюдающие приближение снега (=смерти).
Вот это ощущение тонко уловил переводчик, допустив – более чем оправданную на наш взгляд – поэтическую вольность: вся последняя строфа, как заклинание или плач, в переводе начинается с местоимений «этот, эта, эти». Тем самым финал перевода достигает большей риторической силы, чем оригинал!
Что же упущено или потеряно? Немногое. Самое неочевидное в стихотворении – это его начало. День падает не с колоколен, а с колоколов – которые впоследствии всплывут в стихе, как обитель времени. По ощущениям, колокола роняют день, качаясь – поэтому и падает день, дрожа и раскачиваясь. Образ неторопливых, ленивых, дрожащих пальцев старухи, работающих над рукодельем, тоже размылся. Черешни в оригинале не уходят в землю, а «погружены», почти что «втоптаны». И – тонкая деталь – Неруда поднимает руки среди дождя, а переводчик заставил его поднять руки к небу, словно бы в молитве…
Autor/a Георгий Нуждин