Для многих перевод – это скучные упражнения, для кого-то – способ заработать, для кого-то – это призвание. Впрочем, последних все меньше и меньше. Сейчас почему-то популярно бранить переводы, упражнения на перевод и вообще переводческую работу. Переводчики, мол, «предатели» (ит. traduttori – traditori), адекватно передать чужую языковую и культурную среду они не в состоянии, а значит, это ненужно и даже вредно. Переводы художественной литературы искажают оригинал до неузнаваемости. Долой переводы!

Что же делать без переводов? В современном мире все чаще люди начинают учить иностранные языки. Выучат – прочтут в оригинале, сами разберутся, без посредников, разве не так?

К сожалению, не так. Возможно, вы даже себе не представляете, как много мы понимаем, читая текст на родном языке. Мы мгновенно определяем эпоху и стиль. Мы распознаем в этом стиле отклонения, когда один из персонажей внезапно начинает говорить на более разговорном языке или в «высоком штиле». Мы узнаем неупотребительные обороты или, напротив, современные словечки и жаргоны. В хорошем случае мы видим цитаты и ссылки на другие произведения. Как вы думаете, сколько лет нужно на создание такого же аппарата понимания на иностранном языке? В лучшем случае, десятилетия, в худшем – этого не добиться никогда. Ведь нам надо прочитать огромную массу литературы на этом языке и прослушать годы разговоров и телепередач, чтобы понять, как вообще на нем говорят и пишут. Добавьте специфически культурные требования к тексту, что от него ждут читатели – ведь эти требования разные в разных культурах! Просвещенный японский читатель будет ждать в поэзии обязательные закамуфлированные цитаты из старых мастеров. Просвещенный испанский читатель будет обращать больше внимание на метрику и риторические фигуры, чем русский, недаром его 8 лет упорно учили этому в школе.

Наконец, читатель должен свободно распознавать весь набор культурно-специфических понятий, которые, как правило, выучиваются только после многих лет проживания в чужой культурной среде.

Возможно, не стоит так просто отбрасывать переводы? Возможно, слишком самонадеянно считать «я сам прочту это в оригинале»?

В этот момент читатель обязан спросить: неужели переводчики все это умеют делать? Безусловно, опытные переводчики умеют. Одна моя знакомая замечательная переводчица сказала «Переводчик не слова переводит, а бережно "пересаживает" понятия, принятые в культуре и действительности одной языковой среды, в почву другого языка и культуры. Или, другими словами, как паромщик, перевозит понятия с одного берега на другой, да так, чтобы не утопить, сильно не подмочить». Мне очень нравятся оба образа. С одной стороны, перед переводчиком широкая река, разделяющая два, в общем-то, малосопоставимых мира. Настоящая пропасть. С другой – важно перевести так, чтобы растение, выращенное в одном мире, не погибло в другом, а ожило, воспряло на чужой почве. Попробуйте взять пальму и посадить ее за полярным кругом. Это будет буквальный перевод – он и дня не продержится. Другое дело – взять ростки пальмы, изучить их, понять, что питает их корни, найти похожее растение на нашей почве, подобрать среду и взрастить его.

Посмотрите на Лорку одного из самых гениальных переводчиков испанской литературы, Анатолия Гелескула. Да, это не совсем Лорка – у Гелескула он менее схематичен, его образы чуть ярче, чуть более вещные, чуть менее символические. Но Лорка Гелескула – это уже часть русской культуры, на них выросло уже не одно поколение читателей. Его переводы настолько "живые", настолько органично вплелись в ткань русского языка, что кажется – они были изначально написаны по-русски!

Чтобы перевести литературное произведение на другой язык – и, тем более, поэзию – нужно срастись с этим произведением, нужно научиться жить и дышать в одном с ним ритме, чтобы потом, каким-то внутренним зрением, увидеть стоящее за ним – собственно, то, что увидел и запечатлел поэт на своем языке. Если это действительно увидишь, останется лишь суметь рассказать об этом на родном языке. Есть многие, умеющие рассказать, но не умеющие видеть: они переводят слова, в лучшем случае, тексты. Есть умеющие видеть, но не умеющие пересказать: это настоящие читатели. И лишь горстка тех, кто умеет и то, и другое…

Давайте вглядимся в это стихотворения Хуана Рамона Хименеса.

Yo no soy yo.
Soy este
que va a mi lado sin yo verlo;
que, a veces, voy a ver,
y que, a veces, olvido.

El que calla, sereno, cuando hablo,
el que perdona, dulce, cuando odio,
el que pasea por donde no estoy,
el que quedará en pie cuando yo muera.

Вот дословный перевод:

«Я это не я. Это этот, кто рядом со мной идет, без того, чтобы я его видел, кого я вижу иногда, а иногда забываю. Кто молчит, спокойный, когда я говорю, кто прощает, сладкий, когда я ненавижу, кто бродит по тем местам, где меня нет, и кто останется стоять, когда я умру». В этом нищем дословном переводе – я специально попытался не мудрствовать и не досказывать от себя – трудно понять, за что вообще может понравиться это стихотворение. А вот его настоящий перевод:

Я не я.
                Это кто-то иной,
с кем иду и кого я не вижу
и порой почти различаю,
а порой совсем забываю.

Кто смолкает, когда суесловлю,
кто прощает, когда ненавижу,
кто ступает, когда отступаюсь,
и кто устоит, когда я упаду.

«Как много здесь добавлено!» - скажете вы. Нет, не добавлено: увидено и раскрыто. «Возможно, автор не хотел, чтобы его раскрывали!» скажете вы. Но ведь невозможно пересказать стихотворение, повернувшись к нему спиной. Зато в русской литературе появился шедевр.

Да, в испанском нет глагола «суесловить», но если бы он был, Хименес наверняка употребил бы его: ведь его второе «я» умолкает, не в силах слушать болтовню первого. Двойник Хименеса бродит по каким-то местам, где самого Хименеса нет. В переводе же двойник – это тот, кем поэт хотел бы стать, его идеал, на который ему не хватает душевных сил. Поэтому в переводе появляется пафос «устоит, когда упаду». Хименесовское стихотворение сильное, перевод же его – сильнее, потому что мы в нем ощущаем исповедь и завещание самого переводчика. Из стихотворения, в котором было два типичных для Хименеса мотива – мотив двойника-духовного идеала и мотив двойника-странника (смотри, например, soy yo quien anda esta noche), переводчик вынес и выпестовал только один, с его точки зрения, самый важный. И от этого стихотворение только расправило крылья. Потому что мотив нашего духовного двойника, который сильнее нас, который выстоит, даже когда мы будем отступать и предавать, - это типично русский мотив, любимый и Достоевским, и Толстым, мотив, глубоко укорененный в нашей глубоко христианской культуре.

Но бывает и наоборот. Помню, я принес показать Гелескулу свой перевод четверостишия Хименеса

Por un camino de oro van los mirlos... ¿Adónde?
Por un camino de oro van las rosas... ¿Adónde?
Por un camino de oro voy...
                                                      ¿Adónde,
otoño? ¿Adónde, pájaros y flores?

Мне казалось, все просто: по золотой дороге идут дрозды, потом цветы, потом и я, сам не зная, куда, вопрошая роз и птиц… В стихотворении ясно виделся закат, в закатном свечении куда-то (конечно же, к смерти) стремилось все живое, а стареющий поэт вопрошал более мудрых птиц и зверей…

Не помню, прочел ли он перевод: помню выражение беспомощности во взоре, когда он сказал: «Это стихотворение непереводимо». «Почему?» «Вслушайтесь в Adónde!» - сказал он, - «в нем слышится колокольный звон». В буддистских монастырях монахов лупят по голове дубинкой, чтобы они прозрели. Этот ответ подействовал не хуже! Я прозрел. Я услышал колокольный звон. Да, это стихотворение действительно непереводимо.

Таких прозрений у меня было в жизни немало. Иногда дубинкой били другие, за что огромное им спасибо, иногда видение приходило само. Но с тех пор я научился быть чуточку скромнее. Мы, в наш компьютерный век работающие с экранами переносных устройств, средь постоянного информационного шума и суесловия социальных сетей, отвыкли работать со словом. Ведь слово требует уединения и ждет мастерства.