Испанский через поэзию



Вернуться к оглавлению

Блас де Отеро. Тени шепнули ему. – Blas de Otero. Sombras le avisaron.

Блас де Отеро – малоизвестный в России поэт. Лорку, Вальехо и Неруду, как своеобразные знамена испанской гражданской войны, в советское время охотно печатали, им повезло на замечательных переводчиков. Блас де Отеро, прошедший мимо политических конфликтов и всю свою жизнь посвятивший поискам Бога, советским чиновникам был не угоден.

Бесконечные метания были суждены поэту из страны Басков. Метания между Мадридом и Бильбао, между семьей, о которой после смерти отца ему пришлось заботиться, и поэтическим призванием, между Богом и человеком. Неразрешимые вопросы буквально жгли его изнутри, и в этом огне сожжет он рукописи своих первых довоенных книг. Даже название первой книги сонетов, принесшей ему известность, противоречиво – Ángel fieramente humano, «По-звериному человеческий ангел».

В открывающем книгу сонете, как открытую рану, читаем мы авторское кредо:

Estos sonetos son los que yo entrego
plumas de luz al aire en desvarío;
cárceles de mi sueño; ardiente río
donde la angustia de ser hombre anego.

Lenguas de Dios, preguntas son de fuego
que nadie supo responder. Vacío
silencio. Yerto mar. Soneto mío,
que así acompañas a mi palpar de ciego.

Manos de Dios hundidas en mi muerte.
Carne son donde el alma se hace llanto.
Verte un momento, oh Dios, después no verte.

Llambria y cantil de soledad. Quebranto
del ansia, ciega luz. Quiero tenerte,
y no sé dónde estás. Por eso canto.

Каким неизмеримым отчаянием веет от этих стихов! Поэт ощущает себя узником, которого жгут изнутри неразрешимые вопросы, слепцом, ищущим Бога наощупь. Как и многие другие сонеты Отеро, этот соткан из противоречий: горящая река (ardiente río), слепой свет (ciega luz), пустынное море (yerto mar), мясо, в котором душа превращается в плач (carne son donde el alma se hace llanto). Обрывистый пейзаж Бискайского залива проникает в стихотворение непроходимыми кручами и безднами (llambria y cantil). Библейские образы его поистине страшны: чего только стоят «руки Бога, увязшие в моей смерти». Этот отрыв от Бога, потеря Бога перед лицом смерти, бессилие и всеобъемлющая тоска мироздания, сжимающая горло экзистенциальная тревога называется по-испански непереводимым словом angustia, angustia de ser o angustia existencial. Уже из-за этого слова сонет непереводим. Да и упомянутые уже редкие, диалектные, слова llambria y cantil (обрывистые кручи) не помогут переводчику.

Где же искать Бога? Следуя многим восточным учениям, Блас де Отеро пробует искать его в слиянии с женщиной. Вчитаемся в сонет:

Sombras le avisaron

Cada beso que doy, como un zarpazo
en el vacío, es carne olfateada
de Dios, hambre de Dios, sed abrasada
en la trenzada hoguera de un abrazo.

Me pego a ti, me tiendo en tu regazo
como un náufrago atroz que gime y nada,
trago trozos de mar y agua rosada:
senos las olas son, suave el bandazo.

Se te quiebran los ojos y la vida.
Lloras sangre de Dios por una herida
que hace nacer, para el amor, la muerte.

¡Y es inútil soñar que nos unimos!
¡Es locura creer que pueda verte,
oh Dios, abriendo, entre la sombra, limos!

 

Тени шепнули ему

К губам примкну и словно бы хватаю
я пустоту, вдыхаю и молю
я божью плоть, и жаждою томлю,
в объятьях голод Бога утоляю.

К тебе я жмусь, к подолу приникаю
как утопающий, стеная, к кораблю,
глотаю горсти моря, кровь твою,
и грудь – волна, и качку их ласкаю.

Сквозь раны глаз, истерзанных любовью
ты плачешь, истекая божьей кровью,
что смерть рождает для любви и боли.

Не слиться нам. Напрасная мечта!
Безумье ждать. Мне не узреть твой облик.
За тенью, Бог, лишь ила густота!

пересказ Г. Нуждина

При переводе больше всего пострадала первая строфа. Дословно она означает:
«Каждый поцелуй – как удар когтями по пустоте, мясо Бога, которое я нюхаю, голод Бога, палящая жажда в заплетенном косами костре объятий». Однако важно уметь прочесть в ней: я голоден Богом и я ищу Бога в тебе, в твоей плоти, в твоих губах и объятьях.

Вторая строфа продолжает сравнение любовной встречи с отчаянным поиском Бога. Автор – «дикий утопающий», он «стенает» как в момент смерти или совокупления. Он «глотает куски моря и розовую воду» - почему розовую? Это кровь? И «волны – груди, и мягок их удар». Здесь должно создаваться ощущение, что качание грудей – это морская качка.

«Сломились глаза твои и жизнь твоя». Начиная с третьей строфы, ритмика меняется: обрывающихся строк становится меньше, каждая строка – удар, сентенция, печать смертного приговора. «Ты плачешь кровь Бога через рану, которая рождает смерть для любви». Угасает взор его подруги, уходит жизнь. Любовь, поиск Бога, неожиданно привела к смерти: без смерти любовь оказалась невозможна.

И вот апогей: «Напрасно мечтать о том, что мы сольемся /воссоединимся! Безумье верить в то, что я смогу увидеть тебя, о Бог, открывая за тенью ил». Воссоединение с любимой (и с Богом) оказалось пустой мечтой. А вот финал, возможно, требует дополнительной интерпретации, например:

Не слиться нам. Я ждал тебя зазря!
Копаясь в иле, не узреть твой облик,
Лишь тень твою, о Бог, увидел я!

Возможность этой интерпретации подтверждает строка из другого сонета Отеро, в которой он говорит una cadena que no suena ancla en Dios almas y limos («на молчаливой цепи в Бога вцепляется якорь души и ила»). Ил и душа – как душа и тело, душа и глина. Невозможно достичь Бога через плоть, можно узреть лишь его тень.

Перевод сохранил структуру сонета, но утерял некоторые характеристики. Так, это стихотворение, как и другие сонеты Отеро, наполнено аллитерациями: sed abrasada de un abrazo, náufrago atroz trago trozos de mar, senos las olas son. Отчасти они восполнены: «глотаю горсти… грудь», отчасти нет. Но они важны: особенно во второй строфе, где поэт-утопающий задыхается, глотая морскую воду.

Мы вырвали этот сонет из книги, в которой он – часть огромного единства, гигантского, общечеловеческого поиска. В наше спокойно-безбожное время поиска новых моделей смартфонов, отчаяние Отеро может оказаться непонятным. Но важно помнить, что оно есть, что оно вечно будет сопровождать человечество, как черная дыра, которую видел Паскаль, как заброшенность Хайдеггера, как напоминание о нашей все-таки божественной природе.

Autor/a Георгий Нуждин